Если бы у меня была собака, это было бы особое счастье и особая жизнь...
Собака будила бы меня рано утром, именно тогда, когда больше всего хочется спать. Под тёплое-тёплое одеяло залезал бы холодный-холодный, а главное - мокрый нос и утыкался бы мне в какое-нибудь особо теплолюбивое место, фыркал бы так, чтобы вышибало остатки сна, и убирался бы обратно...
Если бы у меня была собака, она наверняка была бы приютской. Когда-нибудь мы с ней бы встретили друг друга, посмотрели друг другу в глаза и поняли, что наконец встретились. Если бы она умела говорить, она бы многое, наверное, рассказала, но она бы молчала, и слава богу, потому что далеко не всё то, что мы знаем, нам бы хотелось знать. Собака моя была бы самой обычной беспородной псиной, и на некоторое время нашу семью заняло бы угадывание её предков по отдельным признаком. Бывают, знаете, такие беспородные собаки, у которых на смешной бородатой морде с овчарочьими ушами светятся умные и ясные глаза, такие любящие, что в них иногда и заглядывать страшно...
Если бы у меня была собака, осенью она бы приходила домой с грязными мокрыми лапами, на которых сосульками висела бы слипшаяся шерсть, и я бы вопила:
- Куда??? Куда ты пошла??? - и бросалась бы наперерез ей с тряпкой-полотенцем, а она бы, конечно, считала, что мы играем, и вырывала бы у меня тряпку зубами из рук, и трясла бы головой с наигранной враждебностью, так, чтобы длинные уши лупили её же по морде, а я бы вопила от смеха и ужаса, потому что брызги грязи летели бы во все стороны...
Если бы у меня была собака, она бы, конечно, всячески стремилась залезть на диван, но я бы бдила и пресекала бы эти поползновения в зародыше. В моё отсутствие она бы непременно это делала, и косвенные улики - уютные пролежни в диване, шерстинки и микроскопические остатки гречки - на это бы указывали, но я бы, конечно, ждала того момента, когда я всё-таки однажды застану её там. И вот как-нибудь днём, когда я останусь дома болеть, прилягу и надолго затихну, собака, убедившись, что она в безопасности, запрыгнула бы на диван и мирно бы там заснула, и тут бы я, удивившись тишине, бесшумно бы появилась, и увидела бы эту виноватую морду, и, завернувшись в плед, как древнегреческий ритор, я прочитала бы ей недлинную, но эмоциональную обвинительную речь, а она бы вздыхала, кивала бы повинной головой и смотрела бы на меня своими человеческими умными глазами. Из-за этих глаз её невозможно бы было толком отругать, а можно только обхватить морду с двух сторон, так, чтобы вся шерсть собралась складками и чтобы нормальная собака стала похожа на шарпея, и горестно сказать:
- Ах ты бессовестная, ужасная собака! Как тебе не стыдно!
А собака бы вместе со мной кивала бы головой и вздыхала...
Если бы у меня была собака, у нас бы с детьми был бы вечный спор, в чьей комнате она спит и вообще - чья это собака: каждый бы, конечно, про себя был бы уверен, что его. В беспородной собачьей душе с лихвой хватило бы места на нас всех, и она бы с одинаковой радостью обнималась бы с каждым из нас, и всем давала бы себя гладить и трепать, и охраняла бы на улице, и преданно лежала бы рядом, когда кто-то болеет, и каждому бы беззаветно пахла вкусной псиной, и никто бы никогда не признался вслух, что когда он её обнимает, он непременно вдыхает этот её родной и тёплый запах.
Если бы у меня собака, её бы время от времени надо было мыть. Конечно, мы бы обе с ней недолюбливали это мероприятие, готовились бы - каждая по-своему. Я бы надевала что-нибудь погрязнее, а собака бы пряталась под разными шкафами и диванами, куда она не может залезть даже теоретически, а я бы выманивала её оттуда руганью, лаской, шваброй и косточкой. Наше с ней купание напоминало бы битву титанов с богами. Так и вижу, как она бы растопыривала свои дрожащие мокрые лапы, чтобы зацепиться за края ванны, а я бы заталкивала её обратно, а она бы проявляла чудеса эквилибристики... В какой-то момент она бы понимала, что сопротивление бесполезно, и стояла бы под струями воды, как понурая овца, а я бы с остервенением её намыливала бы и говорила:
- Хорошая собака, молодец! Вот видишь - совсем не страшно!
После ванны она была бы жалкая и мокрая, но, поверив, что экзекуция окончена, встряхивалась бы, щедро обдавая брызгами стены, оживала бы и начинала носиться бы кругами по дому, чтобы согреться и высохнуть, а дети бы носились за ней, а я бы кричала, что это сумасшедший дом, и рыдала бы от смеха вместе с ними, глядя на чистую и пушистую нашу псину, на её повеселевшую морду, на весь этот невозможный кавардак...
Если бы у меня была собака, она бы ужасно нервничала, когда я купалась. Она бы металась взад-вперёд по берегу и в конце концов прыгала бы в воду за мной, а, подплывая, норовила бы меня "спасти", взгромоздившись на меня, то есть утопить, и когда я была бы вынуждена вместе с ней выйти на берег, она бы умиротворённо и гордо растягивалась бы сохнуть, считая свою миссию полностью выполненной...
Если бы у меня была собака, мы бы вели с ней долгие философские разговоры. Я бы, ковыряясь на кухне, рассказывала бы ей о своих сомнениях в работе, жаловалась бы на погоду, ругала бы вечно убогую картошку и делилась своими мыслями по поводу современной реформы образования. Собака бы меня слушала, деликатно бы прятала зевок и кивала бы в нужных местах, а я бы, тронутая таким вниманием, выдавала бы ей скромными порциями что-нибудь вкусное. Собака бы оживлялась от этого, а затем снова бы впадала в дремотное состояние от моего убаюкивающего голоса...
Если бы у меня была собака, с ней, естественно, нужно было бы гулять. Промозглыми мартовскими вечерами или беспросветными ноябрьскими утрами дома бы начинался вялый спор на тему того, кто сегодня; собака следила бы за ним с растущим волнением. Наконец я бы мрачно надевала на себя всё, что в доме есть тёплого и непромокаемого и, назвав её луковым горем и наказанием божьим, выставляла бы себя с ней на улицу. Там бы я, благодаря ей, постепенно открыла бы для себя прелесть ранних московских утр и поздних вечеров, когда дворы пусты и тихи, а воздух свеж и неподвижен. Мы бы быстро перезнакомились с окрестными собачниками, и я бы перестала пялиться в телефон на улице, с интересом обнаружила бы, что живу в одном из лучших уголков Москвы, и полюбила бы его ещё больше...
Если бы у меня была собака, ей пришлось бы ощутить на собственной шкуре все тяготы детской любви. Иногда, залюбленная до полусмерти, она приходила бы ко мне за помощью и кидала бы на меня укоризненный взгляд, и я бы трепала её за ухом, приговаривая утешительно:
- Терпи, брат собака, такая наша доля, - и точно бы знала, что за бесконечным смирением в её глазах светится тихое собачье счастье.
Если бы у меня была собака, я бы дрожала от ужаса перед клещами и отравителями. Я бы учила её ничего не трогать на улице, я бы гуляла с ней в наморднике, я рылась бы в её шерсти после прогулок, грозно рявкая на её попытки вырываться. Продавцы специальных профилактических ошейников и жидкостей на мне прекрасно бы заработали: моя собака получала бы в сезон полную порцию этого добра. Я бы слушала на собачьих площадках истории о догхантерах, смотрела бы, как она носится по траве, счастливая и беззаботная, и думала бы только об одном: как тебя уберечь, тебя, забывшую, какое страшное животное - человек, как не дать тебе никогда вспомнить об этом?
Когда-нибудь у меня непременно будет собака.
Всем моим предыдущим собакам, тем, кто любит собак, и чудесному фонду "Не просто собаки", который помогает найти дом приютским собакам и даёт им возможность делиться избытком любви с теми, кому это особенно нужно: учит их на собак-терапевтов.
